My true love Гейб подметил, что из запасов Саперави осталась всего одна бутыль. И что в Марке Спенсере можно купить (если ящик) со скидкой. И что он прочел в интернете про то, почему Саперави особое даже из грузинских вин.
Гейб ждал, когда я спрошу про особенности. Но я молчала. Не из гордости или упрямства – я читала роман Capital, мне было не до того. Гейб не выдержал: "Что ж ты не спросишь?" Я спросила: "Чего?" Гейб сказал: "Саперави!" Я сказала (хотя в винах совсем не знаток): "Особый грузинский район?" Гейб сказал: "Близко!" Я: "Сорт винограда?" Гейб: "Еще ближе! Почти горячо".
Я продолжила чтение "Капитала". Гейб обиделся: "Давай дальше угадывай!" Я (со вздохом, отрываясь от книжки): "Выдержка? Терпкость? Сладость?"
Гейб отщелкивал пальцами мой каждый ответ: "Не то! Нет! Не то!" Я сдалась.
"Мя-яякоть!" — сказал Гейб поучительно, смягчив "м" на столько, что даже "я", растянувшись на тридцать секунд не превращалась в "а" (более твердое).
"Мя-яяякоть!" — повторял он еще и еще. Там у ягод мякоть такая (Гейб демонстрирует мякоть жестом: трет большой и указательный палец, словно деньги считает). Вот что делает Саперави особым.
Отправляясь в магазин, Гейб спросил, что купить. Мне б писать ему на бумажке, он всегда что-нибудь забывает, но на сей раз список короткий: яйца, хлеб, молоко.
"Яйца, хлеб, молоко! — повторил Гейб, заучивая назубок, загибая пальцы (дабы не забыть число 3), — яйца, хлеб, молоко... — и слегка поменял порядок (дабы проще запомнить, должно быть), — яйца, молоко, хлеб!"
И повторил (чтобы уж наверняка) по-немецки: "Яйки, млеко... И бротт!"
Journal information