On the eighth day of Christmas...
вечером я села в вагон, когда до отправления поезда оставалось целых восемь минут. И все же следом за мной он стал пополняться все интенсивнее. Когда до отправки оставалось минуты две, внезапно я пожалела, что волшебные капли в нос, которые пять недель назад прописал Мистер Снобсека из клиники Ухо-Горло-Нос в Хай Викаме, возобновили мое почти утраченное обоняние. На сидение передо мной плюхнулся огромный такой пассажир... с запахом, от которого мне захотелось быстро встать и перебежать в соседний вагон. Я оглянулась — возможность перебежки уже была заблокирована толпой пассажиров, уже не имевших возможности сесть, даже на пол. Мне оставалось лишь терпеть и надеяться, что огромный с запахом сойдет на ближайшей станции, либо толпа схлынет.

Поезд тронулся. Через пять минут кто-то из стоявших упал в обморок. Еще бы: обоняние — не шутка. Большинство остальных пассажиров (из тех, кто еще не потерял сознание) оживилось: стоячие уплотнились в противоположном от упавшего в обморок углу, сидячие поскакали с мест, чтобы разглядеть упавшего получше. Но в толпе-то разве хорошо разглядишь... Одна из вскочивших женщин громко вскрикнула, чтобы услыхал весь вагон, а по возможности — весь поезд: "Доктор тут есть? Или медик какой-нибудь?"

Через минуту возле упавшей (ибо она была женского пола, молодой, темнокожей) возник настоящий доктор (какого только народу не ездит в пригородных поездах в час пик) — и, кажется, начал делать ей искусственное дыхание. Все, кто мог это видеть (и большинство тех, кто не мог), повернули головы, вытянули шеи и застыли в напряжении: умрет упавшая — не умрет?

Когда выяснилось, что она жива, но еще не совсем в сознании, по вагону прокатился вздох облегчения, голосистая женщина, вызвавшая доктора, уже вызывала скорую, чтобы подали на ближайшей станции. И тут...

...наш огромный с запахом (по вине которого и приключилась вся эта история, по чьей же еще-то) повернул громадную лысую голову к пассажиру, сидевшему ближе к проходу, спросил: "Там что ли, в обморок упал кто-то?" Ему кивнули, мол, да.

Огромный поднялся с места, растолкал локтями толпу, приблизился к доктору и скомандовал: "Ну-ка быстро приведите ее в recovery position!" (Это такое положение лежа, для эпилептиков.) И, протиснувшись сквозь толпу обратно на свое место, снова сел.

Поезд прибыл на ближайшую станцию раньше, чем туда подоспела скорая. Пока мы всем поездом скорую ждали, доктор, а с ним еще несколько человек (очевидно, медико-одаренных) проводили манипуляции над пострадавшей, все еще лежавшей на полу. В какой-то момент кто-то из них огласил, что пострадавшую надо б укрыть чем-нибудь теплым. В тот же миг человек девять мужчин и две женщины сняли и протянули свои пиджаки и пальто. Есть еще люди в лондонских пригородах!

Вынужденная остановка поезда продолжалась в течение сорока минут. Ни один из пассажиров плотно набитого вагона не выразил недовольства ни словом, ни вздохом. Машинист сделал лишь одно объявление по громкой связи: женщине плохо, ждем скорую, чтобы не повредить ей еще больше, дальнейших объявлений по громкой связи он делать не будет.

Встречавший меня на станции Гейб был мрачен: телевизор сломался, на экране возникло черное пятно. Я поделилась с ним случаем, произошедшим в вагоне, неполиткорректно (какая там политкорректность между Гейбом и мною!) назвав потерпевшую негритянкой.

"Тяжелый день! — подтвердил Гейб. — У меня в телевизоре пятно — черное, как негритянка. У тебя негритянка, черное, как пятно в телевизоре. Ох. Ох, ох..."

Если б не случай в вагоне, то мой текст, посвященный восьмому декабря, соответствовал бы иллюстрации, прилагаемой ниже.

Фото 8 декабря 2015 года