Хочу отметить два события, произошедшие в среду. Во-первых, на радость почти всем мужчинам доставили в офис “искусственного боксера”. Это игровой автомат, к нему пришпандорена боксерская груша, по ней можно бить во всю прыть, автомат отсчитывает силу удара, высвечивает ее количеством очков на табло, и орет дурным голосом что-нибудь типа: “Ого ударчик, ты молоток, Боб!”, или “Ты чо, Джимми, мало сожрал протеина?”, или “А ты, Жан-Люка, воще хмырь, куда те тягаться с Джимми”. Когда Джимми (или хоть даже Жан-Люка) по груше боксерской бьет, в офисе стены дрожат, пол ходуном ходит, а уж когда бьет грушу Бо-о-об… Целый день мужики веселились, даже в паб после работы не пошли некоторые, на работе остались с грушей, соревнованья устроили.

Я в паб ходила — вчера были месячные дринки для всей компании, но пробыла там недолго, все же в четверг опять на работу, да и не совсем таки еще здорова. Выпила бокальчик мальбека, пообщалась с китайскими докторами — и это можно вполне отнести ко второму событию. Возвращаясь домой, читала в поезде Message to the Planet, вагон был заполнен, кругом одни мужики (что в моей жизни не новость), а тут вошла дама солидного возраста. Если б она в паб вошла, где я сидела за столиком с китайскими докторами, оба тут же бы встали и место ей уступили, но в вагоне — что ни мужик, то не китаец ни разу. Дама встала в проходе и слегка сумочкой об меня облокотилась — и качало несчастную: вправо-влево, вперед-назад… Я не выдержала: может, вы, говорю, сядете на мое место? Я ниче так, и постоять могу. Она отказалась: ни-ни, говорит, все путем, сидите, конечно, и спасибо на том, что уже предложили. Ни один мужик не повел ухом, все сидели, читали внимательно телефоны. Свои мысли о них я оставила при себе, а вот дама — нет: ко мне она наклонилась и промолвила заплетающимся языком, так тихо, что весь вагон, конечно, расслышал: “Вы — редкость! Все забыли уже, что можно кому-то уступать место”. И опять ни один из сидящих — ни ухом, ни рылом. Что у них на уме, не угадаешь, мог бы кто-то подумать из них (и возможно весьма неошибочно), что накой места уступать: за такой джентльменский жест можно и схлопотать от каких-нибудь эмансипированных, и не надо тут рыпаться, если баба вообще вдрыбоган. Ну, насчет “дрыбогана” не точно, конечно, у меня так вообще забит нюх на чужой алкоголь, когда сама пропускаю бокальчик, а что язык заплетался у женщины, так кто знает, вдруг, не дай бог, например, от инсульта. “Ни один хрен не уступит места in this fucking country!” — добавила дама. “Да уж… Не Китай, — подумала я, — не USSR, где мальчиков с детства учили места уступать пожилым, женщинам, девочкам носить портфели из школы”. Я встала. Поезд к моей остановке приблизился.