Поход на Баро Маркет - это всегда как фиеста. Как Ла Рамбла или Монмартр. Как шоколадное ассорти из Антверпена. Как пирожные из Руана. Как бутылка вина, купленного наугад в супермаркете северной Франции. Как утренник в детском саду. Как охапка цветных флажков, из которой рука воспитательницы протянет тебе ярко-желтый. Как юбка, сшитая на школьную дискотеку. Как первые джинсы в семидесятых. Как обложка пластинки ВИА “Тин-Ин”, как их песенка “Динг-а-донг”. Как журнал “Огонек” в киоске Союзпечати. Как самолет, приземляющийся среди разноцветных гор. Как запах моря, как силуэты кипарисов на розовом фоне заката. Как новогодняя елка. Как оливье и селедка под шубой. Как конфетти и мандарины. Как мамин сервиз с петухами. Как ее перстень с рубином. Как янтарная лавочка в Гданьске. Как линди-хоп в 100 Club. Как табун диких пони в Нью Форесте. Как джакузи с просекко. Как Сон в Летнюю Ночь. Как день рождения котят двадцать седьмого апреля. Как запах свежемолотых зерен - за ним и иду туда собственно, потому что поход на Баро Маркет означает, что у меня почти кончился кофе. А также отпущено время, чтобы пройтись не спеша в праздной толпе, послушать музыку уличных музыкантов, поболтать с продавцом кофе в кафе Монмут, попробовать несколько сэмплов, встряхнуться, ощутить прилив крови и расширение души (а также зрачков и ноздрей), купить двести пятьдесят грамм зерен (иногда даже пятьсот - два пакета разных сортов), а после отстоять очередь в Kappacasein за сэндвичем с сэром.

Это, конечно, не просто сэндвич, недаром он стоит семь фунтов теперь, а еще летом шесть стоил, это сэндвич такой, за которым хоть раз в пару месяцев можно и нужно ходить, даже если бы Kappacasein не притаился в уголке Баро Маркета, где и без того можно наслаждаться фиестой, ла рамблой, монмартром, желтым флажком, юбкой, джинсами, динг-а-донгом, кипарисом, селедкой и прочим. Сэндвич Kappacasein - это праздник сам по себе, даже когда сыр как таковой давно пришлось почти исключить из рациона ввиду стабильно ухудшающегося здоровья. Сыра в сэндвиче Kappacasein три сорта: Монтгомери Чеддер, Комт, Оглшилд & Ландан Раклет - и три вида лука: белый, красный и лук-порей - такое внушительное содержимое между кусочками ржаного хлеба, что и семи фунтов не жаль, только из тостера его достают таким тонким, что едва слезы не наворачиваются: эх, плакали мои денежки; заворачивают в салфетку невзрачную - и идешь ты себе дальше по жизни с куском в руке, все наслаждения фиесты похеру, пока не кусаешь его, горячий - и преображается заново всё, и праздник не испарился, а стал лишь красочнее и вкуснее.

Так и шла я с куском из Kappacasein в руках, пальцы жиром пропитанные, во рту ооо-оргия… На углу сидит женщина с восточно-европейским лицом и с аккордеоном для младшего школьника (размером в две четверти), исполняет “Амурские волны”. Аккордеон расстроен, но женщина вроде бы нет, хотя кто знает эти загадочные восточно-европейские души, в ногах у нее сенбернар здоровущий. Хочу айфон из кармана достать да их сфотать, но пальцы в жиру, потому иду мимо медленно, на сенбернара гляжу с умилением, аккордеон стараюсь не слушать. На другом углу негр с электрогитарой, без собаки, без прочих питомцев, джаз исполняет так, что в ушах тоже ооо-оргия, я села послушать, сэндвич доесть, вытереть руки салфеткой. Но музыка кончилась вдруг, негр положил гитару в чехол, встал, размял сигарету. Я сэндвич доела, достала кошелек, нашла в нем монету в два фунта и к сенбернару вернулась - при нем женщина “Амурские волны” играла без перекуров. И положила монету я в миску, женщина сказала: “Сэнкью”, - я спросила, можно ли погладить песика. Она кивнула, не переставая играть, улыбаясь грустно.

Из моей сумки шел аромат зерен бразильских - Sítio Forquilha do Rio, время фиесты бежало к концу.