Родилась я недоношенной где-то недели на три, потому как родители катались однажды на мотоцикле по пионерлагерю, где каждое лето Евгений подрабатывал на полставки “баянистом” (хоть он там вообще-то на аккордеоне играл, но это неважно), шел дождь, попали в липкую грязь - мотоцикл упал, ну и отец с мамой и со мною в ее животе - туда же.
В роддом он пришел довольный, со свертком - в нем новая школьная форма для дочери: Иринка наденет ее в сентябре в первый класс. Никаких других свертков для Али или для младшенькой - в руках у него не оказалось, как подметила моя тетя Клава, сестра мамина средняя, она пришла ее навестить, как положено, с передачей. Стоит ли говорить, что мамины сестры (старшая - Женя и средняя - Клавдя) отца моего не любили, не приняли в семью с открытой душой, как принимали когда-то Рафку, так хотели они видеть его своим зятем. Евгений же был для них одним жутким словом - “РАЗЖЕНЯ”, то есть уже разведенным, и, следовательно, табу для любой девушки, тем паче для их младшей сестры Алевтины: она-то могла бы ТАКОГО отхапать себе кавалера, и ведь каких только за нею не увивалось - молодых, крепких, своих в доску. Евгения за своего они не принимали, он был со своими двумя высшими образованиями для Жени и Клавди, а также для их мужей рабоче-крестьянской закваски - чужим, тем кто в семью нисколько не вписывался. “Отец твой - хреновый интеллигент! - говорила потом мне тетя Клава. - Бывало, придет к нашей бабушке Ксении в гости, она картошки нажарит - любимое блюдо его, между прочим, к столу поднесет в большой чугунной сковороде, он - тык вилкой и рожу скорчит: рановато подали! Другие зятья едят - только хвалят, а этому то не так, другое - не то… РАНОВАТО ПОДАЛИ ему, ишь какой!”
На октябрьские праздники жарить картошку пришлось Алевтине в квартире на Первомайской: чуть ли ни вся родня пришла посмотреть, как живет она там с “молодым”, их трехмесячной дочкой и двумя его ребятишками у старых родителей за перегородкой. Сели за стол, разлили, чокнулись, на закуску соленый огурчик, капустка, консерва, картошка: “Ну что, Алевтина как вам подает тут - не рановато?” Слово за слово - и вот уже в ход пошли кулаки, кто кому первым в морду заехал, я по юности лет, конечно, не помню, но тети Клавин муж дядя Петя уже завернул меня в одеяльце, крикнул: “Хватай, Алевтина, все свои вещи, уходим отсюда ДОМОЙ!” Евгений за ними бежал до автобусной остановки без шапки. Я и Аля к нему не вернулись, стали у бабушки Ксении жить в частном доме на Краснофлотской, где, может, побольше было перегородок, но тоже весьма тесновато.
Мамин брат дядя Леша как раз придумал жениться - привел в дом Галину, свет очей своих ясный - и у них в мае должен был свой ребенок родиться. Дом такой: пятистенный, бревенчатый, на одной половине - квартиранты, на другой - огромная русская печка разделяет пространство на три “помещения”: кухню, “зало” и комнатушку для еще одной квартирантки. Есть чулан и сени, но там только летом спать можно, есть сараи для дров, огород и двор, на дворе “удобства”, электричество есть, водопровода нету, жители улицы Краснофлотской за водой ходят на угол, там есть колонка, ну зимой чуть полегче: топят снег из своих огородов. Дом строил мой дедушка Вася, не достроил: его подкосил рак желудка, умер в 1952-м, Аля тогда в третьем классе училась, ее, маленькую такую, решили не брать в соседнюю область, где отец ее умер в районной больнице, и там же его хоронили. На всю свою жизнь затаила обиду она на сестер своих старших за это. Женя и Клавдя к тому времени, когда муж одной из них завернул меня в одеяльце и унес от отца с Первомайской, уже не жили в одном доме с матерью, а вот брат Алексей только-только вернулся из армии - и сразу женился на Гале. В доме на Краснофлотской, значит, жили бабушка Ксенья, ее квартиранты, дядя Леша с беременной тетей Галей, я и моя мать-одиночка. У тети Гали к тому ж токсикоз, а у меня грыжа - и ору я благим матом на полную глотку - и денно и нощно. Дядя Леша как-то раз психанул, сказал что-то резкое маме, ну, она не будь дурой, мол, ее тут не не любят, там тоже не любят, завернула меня в одеяльце, в то же самое, стеганое, голубое (Аля вообще ждала мальчика), в котором меня дядя Петя уволок от Евгения, в охапку схватила, да побежала к ж/д путям бросаться под поезд. Дядя Леша опомнился, побежал за сестрой, она совсем рядом с железной дорогой, поезд гудит, она уж к прыжку подготовилась, сама в голос ревет - страшно ведь... Брат успел вовремя. За плечо Алевтину схватил: “Сестра! Что ты делаешь?!” - бледный сам, лицо перекошено судорогой. Меня из рук ее выхватил, пошел быстрым шагом обратно домой - за ним Аля, по щекам слезы все еще льются, но тихо.Дяди-Лешина дочь Вера родилась 17 мая и стала сестрой мне родной, не двоюродной вовсе. А дядю Лешу, как только я говорить научилась, стала звать Папой.
читать дальше
Journal information