С утра я поздравила Гейба с двадцать третьим февраля (хотя из нас двоих только я военнообязанная вообще-то, да и то в отставке), а он чуть ли не обиделся. “Чур меня, чур! - говорит. - Это еще что за праздник, не знаю такого праздника и знать не хочу!” Ну ладно, не хочет - не надо, я открыла Вотсап да пошла поздравлять кого ни попадя, у меня ведь и без него куча мужчин, для которых это праздник, всероссийский мужской день. Никто из них вроде к моим поздравлениям претензий больше не предъявил.На завтрак Гейб предложил мне кусочек сыру (ему, как вороне, видать, где-то бог послал). “Это баварский, - сказал, - в России такой любят, но называют колбасным”. Я от баварского отказалась: копченое мне нельзя, будто он не знает. А про колбасные сыры вспомнилось, как я устроилась на работу на Маслосырбазу во время летних каникул, я тогда уж шестой класс закончила, соответственно, деньги нужны были до зарезу. У моей одноклассницы Регины родители там работали, ну и мы с подружкой Андрамоновой Инкой ей на хвост сели “на заработки”. Каждый день нас вместе с другими работниками Маслосырбазы отвозил маленький ведомственный автобус за город. Приходилось вставать в шесть утра, чтобы успеть на него. При первом же посещении того предприятия даже ограниченным детским умам нашим стало ясно, почему ему место чертой города: вонь стояла такая, что не снилась никаким дембельским портянкам. Насчет Регины я плохо помню, у нее от родителей, может, уже была соответствующая закалка, а как мы с Андрамоновой тут же не развернулись да не зашагали обратно в город пешком - не знаю. Должно быть, победила страсть к деньгам, и через час-другой, может, и “внюхались” каким-то чудом, подобно солдату Ивану Чонкину в избе Кузьмы Матвеича Гладышева, который варил самогон-табуретовку из говна. Работа наша заключалась в том, что на каждую пару “работничков” (типа нас с Андрамоновой) выдавали дощечку, стопку целлофана, порезанного на большие квадраты, катушку шпагата, ножницы, кучу красных бумажных полосок с желтыми буквами “Маслосырбаза Артикул Номер 05”, банку с клеем и кисточку. Мы резали шпагат на отрезки сантиметров по пятнадцать, становились у “станка” напротив друг дружки, одна из нас приклеивала к листу целлофана красную полоску, заворачивала в него дощечку, словно в кокон, склеивала края, дощечку вынимала - и “кокон” переходил напарнице, та завязывала шпагатом один из концов - получалась готовая обертка для колбасного сыра. Платили нам сдельно, за каждую сотню таких вот оберток копеек по пятьдесят. Обед мы привозили с собой в виде сухого пайка, завернутого в газету “Труд” (а может, и в “Правду”), с ломтиком хлеба, огурчиком, вареным яйцом, куском колбасы или вареного мяса. Никому в голову не приходило брать с собой сыр, хотя и на Маслосырбазе нас им не угощали: сыр изготовляли в другом цехе, и там, должно быть, работали люди с напрочь отшибленным обонянием. Рабочий день (согласно КЗОТу) у школьников был сокращенным, но до пяти вечера, то есть когда он заканчивался у взрослых, нам деться было некуда - автобус всех возил одним рейсом. Недели на полторы хватило мне этой каторги, после чего взбунтовался мой организм: желудок закатил полную истерику со всеми сопутствующими симптомами. Андрамонова, Регина и прочие, кто еще с нами там работал,ездили туда и без меня, но только пару раз, а затем всех сократили нафиг: с обертками план предприятия мы им наверняка перевыполнили на две пятилетки. Денег заплатили нам, насколько помню, ничтожно мало, да и с теми надули наверняка.
И пока я рассказывала об этом за завтраком Гейбу, он вспоминал свой производственный опыт, как он в старших классах проходил практику во время каникул на одном из заводов. Его послали в цех детали собирать, Гейб собирал день или два, пока мастеру или бригадиру не стало очевидным: худшего сборщика деталей, чем Гейб им было не найти. Перевели его в упаковочный цех - а там работа не бей лежачего: час в день что-нибудь упаковывали, пять часов дурака валяли. Одноклассники, что всю смену детали собирали, приходили с работы усталыми, еле ноги за собой волокли - едва приходили домой - уже не до гулянья, до утра вырубались. Гейб возвращался домой хорошо отдохнувшим за день. По окончании практики одноклассникам из сборочного цеха выдали под рассчет рублей по двадцать, передовикам производства - в лучшем случае, двадцать восемь. Гейбу выдали шестьдесят. Он тогда многое понял об основах социалистического труда, и к следующей практике шел неплохо подготовленным: сам попросился на хлебозавод. Но вот там ему, увы, не повезло, хотя там вроде хлеб, тепло, приятных запах: работа физически тяжелой оказалась, а на легкую его никто уже не перевел.
Вот такие воспоминания на нас грянули в честь Дня Советской Армии, должно быть (хоть этот праздник как-то иначе сейчас называется), а может, просто сыр виноват.
Journal information