Давным-давно, когда фанерно-стеклянные чепки-забегаловки родного провинциального городка, продавали на разлив «кофе черное столовое» по 4 копейки за граненый стакан; на водку производства фокинской ликеровой фабрики еще талонов не ввели; и туалетная бумага безнадежно застряла в списках прочих дефицитов, - была я смазливой первокурсницей Института Породных Девиц (районного пед-инстутута), гордилась добытым по страшному блату чемодан-дипломатом из нутриевой кожи и носила резиновые сапоги.
Днем я сидела в библиотеках, пропуская лекции и семинары по доисторическому диамату КПСС, учила стихи и чесала коленку через дыру на вязаных колготках. А вечером вставали мы с подружкой Надей Черномырденько возле подъезда, сосед по площадке – отставной матрос Митя Пукемов выносил гитару (из тех, что до дефицита музыкальных инструментов в военторге продавали по 15 рублей) с переводной картинкой Женщины, Которая Поёт, и с красной атласной ленточкой, которая по болоневой куртке скользила, когда я гитару вешала через плечо, спутавшийся клубок запасных алюминиевых струн и плоскогубцы. Через пару минут манипуляций плоскогубцами по колкам, гитара настраивалась, я от души ударяла по струнам, и весь подъезд оглашался дуэтом чистых, отлично поставленных учителями сольфеджио девичьих голосов:
«Я восимь лет на зоне отпаха-ал...
Миня баялись дажи тётиньки в роддоме!
По вечерам перо в карман я кла-ал,
И понт держал в седьмом микрорайоне...»
Через секунду бабуськи на лавочке, за ними дедуськи на первом этаже, затем втором – и выше-выше-выше – подхватывали разноголосым дружным хором:
«Бабайку в луже утопи-илииии....
И порвали олимпийку-ууу...»
Так зарождался НАШ филиал КСП.
Нас заметили. Стали приглашать – кто в гости, кто на сцену районного дома культуры, кто на местное телевидение, кто сельский клуб - на чаепития с альпинистами и заезжими бардами-«суперами». На их концерты, в которых выставляли и нас с Надюхой в первом отделении (в числе других непричесанных гитаристок), комсорги и безответственные культработники распространяли билеты среди служащих местных предприятий и учащихся - по рублю (членам профсоюза и военнослужащим рядов советской армии скидка на 30 %). Конечно, вся дворовая шпана, включая бабушек у подъездов домов, где мы не переставали давать ночные концерты, студентки нашего института, включая старшекурсниц и преподавательниц, а также учащиеся подшефного ПТУ раскупали билеты нарасхват, устраивали аншлаги и даже кидали под ноги нам непонятно откуда взявшиеся в серединах январских морозов видавшие виды бумажные цветки. О сладкое бремя славы, о запах кулис... Преподавательницы влюблялись в нас и следовали по нашим пятам в походы и на КСП-шные фестивали, забивая третьи полки общих вагонов и забыв о внешних приличиях и субординациях. Учеба в ВУЗе отсчиталась, словно кастяшками на счетах колхозного бухгалтера, 5 конкурсами Студвесны, – мы получили заслуженные красные дипломы и ... скурвились.
Ни одной из преподавательниц, вздыхавших по нашей с Надей серенаде «Про Бабайку» не удалось соблазнить нас окончательно – мы обе вышли взамуж. За разных мужчин.
У Нади родилась дочь, а я вместе с мужем Гейбом уехала жить в далёкий Лондон, захватив пожертвованную состарившимся Митей Пукемовым гитару без колков и облезлой Аллой Пугачевой. У Гейба были идеи в отношении этой гитары (его наделил Бок аналитическим бизнес-умом) – в своем воображении он рисовал горы пенсов, шиллингов и крон, вырастающих в лисьей шапке, которую он готов бы был скинуть с себя, поставив меня с гитарой на угол оживленной станции Лондонского метрополитена. Его планы не воплотились в действительность. Хоть может и зря. Английская публика, не просвященная о КСП, была б публикой тем не менее, т.е. тем, чего моим пальцам не хватало, чтоб не забыть, как бегать по грифу и подтягивать колки...
С тех пор прошло много-много лет, за которые я ни разу не воспользовалась ни красным педагогическим дипломом, ни умением перебирать струны и издавать из них мелодии, ни графоманскими попытками сложить стих и его спеть. Вначале, бывало, еще дёрну за струну на стене, мяукну себе под нос что-то типа «Когда мы были молоды-ыы-я!» или – еще хуже – «Когда-нибудь – страшно подумать когда...» - и тут же содрогнусь – действительно страшно! Ведь глубоко задуматься – не дал мне Бок таланта ни к стихам, ни к музыке. Пролистала я как-то тетрадку со своими рифмами, и чё вы думаете там? Одни «грёзы-слёзы», да «ведь» через запятую. А гитарная техника? Сейчас-то конечно, и те навыки, которые были, забылись напрочь, но и в лучшие свои КСП-шные времена не ровня Дьянго Рейнхардту! Вы спросите, а как же преподавательницы, которые готовы были всю ночь напролет в общем вагоне не спать и песню-за-песней одни и те же 7 аккордов слушать? А вот я и сама недоумеваю...
Тогда-то мы хоть все были в одном общем вагоне, с одними и теми же дефицитами. Практически никто из тех, кого я помню с тех времен, в настоящее время дефицитов не испытывает – и недостатки должны б вроде сбалансироваться. Я сейчас смотрю на авторскую песню – и думаю, что это стоило пережить, но пережив уже не возвращаться...
В натуре, чуваки.
Journal information