Проснулась я во втором часу ночи от того, что кто-то усердно массировал мне живот. Вернее, от того, что живот массировали, но приятности мне от этого никакой вообще не было. Живот болел, а массировал Фред. Подкрадывался то с одного боку, то с другого: “Мамо, у тебя тут болит? А тут болит, мамо? Нищево, я, мамо, тибя щичас вылечу!” Джинджа тоже лежала рядышком и отчаянно мурчала. Редкое явление - застать обоих в одной кровати со мной, и приятное, уж само собой, но отчего ж мне так плохо-то? Боль в животе то успокаивалась, то возрастала новой волной, подкатывала к груди тошнотой. Промаявшись часа полтора от боли, дискомфорта и лени, я подумала, что меня, видимо, вырвет, но не могла понять от чего. Спустилась на кухню, выпила аллахол и развела себе пищевой соды в большом стакане - начала пить маленькими глотками. Тошнота для меня с детства - какое-то страшное бедствие, я всегда боюсь вызвать рвоту, а сама она редко приходит в таких случаях, вот и маюсь часами над унитазом, бывает. И на сей раз не вырвало, хоть когда вспоминала, чем я могла травануться, наибольшие спазмы вызывали не мысли о моих бургерах или вине, а об омлете с копченым беконом у Вероники. Нельзя мне копченое. Вот с чего, значит, пьянеть-то вдруг стала резко вчера, когда Каригнан попробовала - не такой он и крепкий, на самом-то деле.Вернулась в кровать, часок еще проворочалась - на утро заснула. Встала поздно, живот побаливал, но не тошнило, выпила ношпы и чаю, съела два ржаных тоста с медом. Снова легла и проспала до четырех дня. День прошел, считай, зря, но хоть состояние здоровья улучшилось.
Посмотрели с Гейбом упущенный в пятницу эпизод Eastenders и пересмотрели 3-й эпизод Years and Years. Я еще поиграла с котами, их порасчесывала. Вот и все воскресенье.
Journal information