День рождения, часть 9
Один по одному подходили принаряженные делегаты. Ко мне приблизилась Барбора - мердоковед из Чехии, мы взяли по бокалу шампанского, и трындели, разглядывая всех прочих. Неподалеку от нас вдруг возник “guest of honour”. “Это Питер Конради, - шепнула я Барборе, - мой старый знакомый”. Рассказала, как пять лет назад познакомилась со своим, можно сказать, “кумиром” и как перед ним робела, хоть он сам первым ко мне подошел, начал расспрашивать с интересом, кто я, откуда, и на какую панель собралась. На той конференции я в первый день не осталась на ужин, о чем очень жалела: Конради, согласно свидетельствам очевидцев, во время обеда делился своим положительным впечатлением обо мне, хотя серьезно о чем-либо мне с ним даже поговорить не удалось. А полгода спустя, на его лекции, посвященной Шекспиру и Мердок, меня к нему чуть ли ни за руку привела бесцеремонная Надя Ю. - подруга моя закадычная, и разговор у меня с ним состоялся хороший, о чем вот только - убейте не помню, правы люди: впечатления нужно сразу записывать.
Барбора, с которой нас очень многое объединяет: детство в стране развивающегося социализма, дипломы ин-яза, преподавание в ВУЗе (она, правда, и до сих пор преподает) - и далее по списку до интереса к творчеству и биографии Мердок, к Конради, по-видимому, испытывала очень похожие чувства: хотела бы с ним пообщаться, но слишком робела, а сам он к ней почему-то не подходил, хоть она моложе меня и симпатичней намного. “А пойдем, я тебя с ним познакомлю! - предложила я ей. Мы допивали уже по второму бокалу. - Питер наверняка меня помнит”.
Питер хрена меня помнил лысова. Как только Барбора, я и с нами норвежка Эллен, которая еще не отошла от траура по собаке и глушила шампанское залпами, приблизились к Питеру, тот говорил по-французски с престарелым Миклосом Вето. Эллен их перебила тактично и представила нас троих: “Профессор, мы ваши поклонницы!” Питер Конради, хоть и гей, и на банкет прибыл с мужем своим Джимом О’Нилом (доктором психиатрии), но внимание женщин ему явно льстит. От второй его спутницы на нынешнем мероприятии вряд ли толк есть какой-то: вдове Джона Бэйли лет уж, наверное, за девяносто, а тут сразу три такие фемины! Профессор Конради широко улыбнулся.
“Я надеюсь, вы меня помните, Питер?” - спросила я (по-английски).
“Pardon?” - переспросил он по-французски. После общения с венгром Миклосом, наверно, подумал, что все остальные тут франкофоны. Нет, он меня не помнил совсем. Старый стал - уже не только память подводит, но и едва слышит, похоже… Пришлось мне, как и другим двум феминам, ему заново представляться: кто мы, откуда и прочее. Узнав, что Эллен из Норвегии, он тут же направил ее к бабушке Ауди (вдове Джона Бэйли): “Она тоже норвежка, знаете ли, и очень волнуется перед банкетом: никогда ничего не боялась сильнее, чем на подобном мероприятии оказаться за одним столом рядом с Айрис”. Эллен направилась к Ауди.
“Так, а вы, значит, русская? - Питер ко мне обратился. Услышав ответ утвердительный, стал декламировать, - Йа вась лубиль лубоф исщо бый можить…” И дальше забыл. Они со стариком Миклосом, похоже, учились в одной школе. Затем вспомнил он два слова по-чешски и произнес их Барборе. Та просияла, но продолжала пребывать в ступоре перед кумиром. Этим воспользовались другие поклонники профессора Конради, и перевели его внимание на себя.
“Барбора, - сказала я ей, - если вы с ним сейчас не переговорите, другой возможности уже не представится. Старик теряет, кажись, свои шарики”.
Барбора сделала вдох-выдох и обратилась к нему с вопросом о связи Айрис с чешскими диссидентами.
Спустя минут пять, когда мы с Барборой и третьими бокалами шампанского в руках шли, слегка поддерживая друг друга, в банкетный зал, на ее лице сияла улыбка - безмолвная и счастливая.
Читать продолжение
Читать с начала
Journal information