Надо бы написать что-то строгое и тревожное, подобающее случаю, а я задумываюсь лишь о том, как это с кулинарной тематикой связать, мол, что я ела в тот день, когда в Москве бомбы взорвались... Ну прямо как в кадре из фильма “Take the money and run” с Вуди Алленом, где там ФБР ловит, наконец, отъявленного рецидевиста (его играет Вуди Аллен, да-да!) и берут интервью у «свидетеля». Ну а свидетель, не будь дурак, и прославляет себя на весь мир описанием завтрака.
. I became known mainly because of what happened and I had a camera. I was having breakfast in the morning. I think it was two fried eggs, toast, I don't know if it was orange juice or grapefruit, but I remember I had a juice, I don't remember what it was. Er... at that time... it was orange juice, that's right!
... Я стал известен в-основном, благодаря тому, что произошло, и у меня был фотоаппарат. Тем утром на завтрак я, кажется, ел яичницу из двух яиц, тост, и – то ли апельсиновый сок, то ли грейпфрутовый, я точно помню, что я пил сок, но вот какой... Э... и в это время... Ну точно, апельсиновый сок это был!
К чему это я... Ну, помимо того, что у свидетеля кулинарная тема пошла... Ах да – я ведь о том, что пока нас самих чего-то не коснулось – мы все вроде как – свидетели... Я вот утром, расслышав новость, вскочила с кровати, и в первую очередь, конечно, не завтрак себе приготовила, а разослала СМС всем близким мне москвичам – вы живы? Невредимы?
- Ага!
- Ага, но стра-аашно.
- Ага, но вот теперь как до дому добраться...
- Ага, да ну, чего ты беспокоишься – вероятность попадания в покойники и пострадавшие-то маленькая... Я вот все утро проспала, да мне и вобще надо на Чистые Пруды, а это в другую сторону...
Теперь можно и поесть. Я завтракала одним жареным яйцом и йогуртом. Пила чай и ела инжир.
Мы пропускаем через себя события, как завтрак. И только тот завтрак, который съедаем сами, а не тот, что съел, скажем, Степа Лиходеев в присутствии Воланда, насытит нас или подпортит пищеварение.
Грустно думается о том, что каким-то людям сегодня не до завтрака вобще. Их близкие-родные сегодня утром сели в метро, и к вечеру уже не вернутся. Потому что там взорвали бомбы, и кто-то умер. Очень грустно. Менее грустно за тех, кто не дождется к вечеру родного или близкого, севшего в автобус на остановке, допустим, города Орехово-Зуево, и, не доехав до следующей остановки, скончавшегося от инфаркта. Разных смертей – таких или похожих происходит ежедневно в одном Орехово-Зуеве, наверняка, десятки, а по всей стране-то ого-го, не говоря уж обо всей планете. А мы что же – грустим? Когда нас и «наших» не задело – вряд ли, «в самом деле, не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодными останемся? Да ведь мы-то живы!»
Если я сейчас этот текст на каком-нибудь обширном источнике размещу, меня остатками тех же котлет де-воляй закидают, мол, как посмела, тут народное горе.
Я не об этом горе сейчас. Вобще я искренне сочувствую всем пострадавшим в Московском тер-акте сегодня, мысленно соболезнования семьям погибших шлю. А также тем, кто своих близких вовсе не в тер-акте, а по другой причине – потерял. Что я хочу сказать, да все нить мысли теряю почему-то...
Тер-акт – явление громкое, чем больше летальных исходов, тем громче. Все вроде как себя причастными к общему горю ощущают, даже те, кто благополучно моменты взрывов проспал вдали от Москвы. Искренне, или нет – это уже другой вопрос, и я не об этом опять же. Кто-то сегодня кого-то потерял. А кто-то потерял вчера, но об этом намного меньше народу узнает – «качество» горя не то будет, «количественного» элемента недостаточно. Может, завтра тер-акт перерастет в террор, и покатятся головушки одна за другой. А может, наоборот, после всего этого еще пять лет никаких тер-актов не будет. Или больше - если часто Москву взрывать, то количество перейдет в худшее качество, это просто неинтересно уже будет, просто опасно. Сегодня никто из моих близких не пострадал, хотя неудобства и тревогу очень многие ощутили. Но только вы эти тревоги и неудобства в копилку общей волны горя не добавляйте – не пришло время именно нам горевать по-настоящему. Когда придет (а ведь придет, да, куда ж мы все денемся-то с подводной лодки?) – там тер-акта, может и не быть, никакого, а просто будут все рядом ходить и цветочки нюхать. Здесь и сейчас нам умереть не дано.
Journal information