Даша была второй, кто про стрижку меня спросил. Она знает, конечно, что парикмахерские откроются лишь 4-го июля (если нас тут второй волной не накроет). Даше нравится, когда я со стрижкой, а не такая лохматая, как сейчас, но как же мне стричься-то, где? Даже когда все салоны откроют: в Принцес Рисборо меня вряд ли сумеют (как надо) постричь, а к Джонатану идти я еще долго бояться буду. И метро в Лондоне, и Ливерпуль-стрит, где народу, поди, и сейчас уже до хренища, я боюсь, и “салона” его, где на площади, едва ль превышающей размеры той комнатки, где я локдаун свой провожу, работают три парикмахера сразу с тремя клиентами. И хотя в своей комнатушке я тоже одна не бываю почти, но Джинджер и Фред — это все же мое семейство, а Джонатан и еще пятеро там на таком же примерно пространстве — это ж целый очаг инфекции. Буду, видно, ходить долго лохматой, косу отращу.
Пока мы с Дашей сидели в саду, прилетел голубь, сел на крышу сарайки воду пить из лотка дождевую, сам весь жирный, размером с курицу. А у Павла Евгеньича в саду стаи скворцов всю сожрали клубнику, совести нет у них, говорит, и вообще виноват во всем Путин: “Землю запустили, птицам питаться нечем. В городе и в садах галдеж птичий”. На голосование нынче Павел Евгеньевич не пошел, он в таких “шапито” не участвует, а “Россию спасет лишь революция”.
Вот такой первый день июля в 2020 году. Ну еще этот день всегда для меня будет тридцать первым июля. Он является таковым уже 13 лет — с того дня, как не стало Веры.
Journal information