Мы недопили Мерло, съели солянку, селедку под шубой, тарелку картошки на троих и три разных «вторых». Поверх стола с пирожными и тремя рюмками кофе гляссе глядели на меня два прежне-зеленых глаза. Я словно вернулась в юность. Люська.
Где-то лет 20 с лишним назад мы под «Ты проснёсся на рассвете, мы с тобою вместе встретим деееееень рождееение зарииииии....» день советсткой армии и военно-морского флота с глинтвейном на чистейшем производственном спирте, украденного из цеха завода полупроводниковых приборов, и малиновом варенье отмечали. Празднование его с частушками и хором девочек в честь мальчиков плавно перешло в Люськино 17-летие. Такая праздничная была вся ночь, что мы и не заснули. А потом катались на лыжах, давали концерты в сельских клубах, раздували воздушные шарики для деревенской детворы и отплясывали шейк под группу Чингиз-Хан. Люська. А ты помнишь?
Почти каждый вечер мама моя, приходя с работы, встречала меня сердитым взглядом – она, уходя из конторы своей в пять вечера, пыталась мне дозвониться и дать ЦУ по чистке картошки и выносу мусора, и добираясь до дома к семи, обнаруживала, что телефон всё так и занят. Картошка не чищена, мусор в ведре. Я в кресле болтаю упоительно. Люська. Мы с тобой прерывали наши беседы вообще хоть когда-нибудь?
<…>
Много-много лет спустя и еще больше спустя написанных, перечеркнутых, переписанных, снова зачеркнутых и просто невысказанных слов... Люська. Ты герой. Я тебе многим обязана.
Journal information