Нынче такое мероприятие состоялось у нас: посещение мусорной свалки. Кому как, а для Гейба — целое дело. Ему легче любую вещь, вышедшую из употребления, засунуть в мусорный мешок, независимо от ее размеров. И хоть размеры у таких вещей порой попадаются довольно крупные, но “дядюшке Поджеру” не западло поорудовать, например, пилой, топором и прочими инструментами, чтобы вещь уместилась в мешок, вместо того, чтобы сложить ее в багажник машины (иногда без лишней разборки, так как в багажник у Хонды довольно вместительный) да в выходной прокатиться (миль за семь, не больше) на ближайший “дамп”. Почему Гейб себя так ведет, для меня не совсем объяснимо: разве что визиты на свалку признает на нечто ниже собственного достоинства. Однако с тех пор, как в ЮК ввели новые правила для мусора: сортировка, подсчет мешков с каждого хаузхолда и прочие “греты-турнберги”, избавление от старых вещей стало для Гейба куда более проблематичным, и, соответственно, от поездки в Астон Клинтон уже было не отвертеться.Раньше свалка ближайшая находилась в Блядло — живописной такой деревушке, несмотря на название. (Живо представила ассоциации, какие могли бы возникнуть — особенно у русскоязычных, которым я в качестве адреса называла б такую деревню. А так как живу в Принцес Рисборо, то и не стыдно, наоборот, за такой адрес была как-то раз удостоена титула “Ее Высочества”.) Но “греты” и в Блядло “греты”: убрали свалку оттуда. В Астон Клинтон надо ехать минут восемнадцать.
Ни разу мы там раньше не были. На въезде “охранник” нас притормозил, невнятно сказал что-то.То ли денег хотел за наш въезд или требовал, чтоб мы прямо тут маски надели, но переспросила, мол, сорри? “Какой мусор везете, спросил я!” — “охранник” ответил и почему-то обиделся. И отправил нас к свалке номер 18.
Вонь на свалке — мне даже маска не помогала, пока Гейб доставал из багажника мое старое кресло и остатки “кошачьего дерева”. Однако, нюх мой работает — это плюс.
Денег с нас за свалку мусора не взяли (вопреки Гейбовым предположениям, может, это и было причиной того, почему ему легче все в мешки сложить мусорные). Управились (несмотря на запах и непонятно чем обиженного “охранника”) за три минуты, плюс еще пять или десять Гейб чистил багажник зачем-то.
Хотели из Астон Клинтона ехать в какой-нибудь супермаркет в Эйлсбери или в Вейтроуз в Тейме, да переиграли планы: мне вдруг невтерпеж захотелось овощей из турецкого в Викаме. Туда и поехали.
По пути в турецкий заходили в обувные в “Идене”: Гейб себе обувь до сих пор ищет, не может найти. Дело даже не в том, что он привередливый, но после локдауна выбор, действительно, оскудел: магазины стали напоминать постперестроечные времена в СССР, когда ранее пустующие полки универмагов стали заполняться кооперативной продукцией — товарами необычными и непонятными (с точки зрения цены, а также качества и практичности).
В турецком купили обычный набор: букет зелени, овощей, фруктов, пельменей, сметаны, ветчины, гречки. Купили четверть огромного спелого арбуза. Не купили (к огромному сожалению Гейба) вяленого инжира — не было.
Пообедали пельменями и салатом, затем я до позднего вечера расслаблялась у телевизора. У соседей, недавно совсем въехавших (через три дома от нашего), очередная тусовка — вторая уже после ослабления локдауна. Шума от них столько, что не только соседям (включая и нас) хоть затычки вставлять в уши: голосов много, преимущественно женских, английских, с высоким тембром, непрекращаемым визгливым хохотом, перезвон бокалов, песнопения… Я надеялась, что они поимеют совесть и затихнут где-то после одиннадцати (шуметь после без разрешения властей и соседей — значит, нарушать закон), но им было совсем уж похеру. В половине второго я просыпалась от их пьяных бдений, хохота, песнопений. Что же, — вздохнула старая кляузница, — я буду жаловаться в “обком”.
Journal information