Заразиться коронавирусом в условиях локдауна, когда незначительных встречных на улице мы обходили даже не за два, а за все четыре метра, как минимум, когда из магазинов посещали лишь продовольственные с соблюдением всех необходимых мер, когда мыли руки, как бешеные, и протирали спиртовым раствором любой предмет, попадающий в дом, было вряд ли возможно. Мы и сейчас продолжаем все эти меры впрочем, единственное, что изредка стали посещать промтоварные магазины, парикмахерские, в продовольственных дистанцию сократили до одного метра, но во всех подобных местах носим маски. Были у нас с Гейбом за этот период оплошности некоторые (больше у него, чем у меня): то есть он из состояния “философского” где-то в разгар пандемии в Китае и от рассуждений типа “да всё равно все умрем”, “чему быть того не миновать” и тому подобных, перешел к самой что ни на есть настоящей паранойе, но на пути успел несколько раз схватить (непродезинфецированными) руками себя за нос, потереть глаза, не посторониться в лесу целой группы подростков, один из которых чихнул прямо на него, в магазине возвращался к прилавкам, которые уже миновал, не обращая внимания на встречных покупателей, посетить парикмахера в Ханслоу, у которого маска болталась где-то на подбородке, подходить к соседу Дэвиду ближе, чем на метр, обижаясь по ходу на мною высказанные замечания. Но “оплошности” есть оплошности — ко всему остальному он серьезен и даже суров: на мое предложение соседям отобедать у нас как-нибудь, он не преминул добавить: “Лишь после того, как нас всех вакцинируют”. На мой вопрос, не будет ли он возражать, если нас (после ослабления локдауна) навестит Даша, сказал веско: “Ни в коем случае!” Даша пришла на час, но мы с ней сидели в саду, Гейб к нам не подходил. Когда открылись музеи, и старушечка Мэри Пикерсгиль пригласила меня на Пикассо, Гейб вначале расстроился, а затем сказал, что у него насморк, который я Мэри могу передать, и как я себя буду чувствовать после того, если узнаю, что это не насморк, а ковид?
Я поделилась с ним новостью о том, что, возможно, нас начнут приглашать обратно в офис, в ответ на что он пошутил нехорошо (но смешно притом, да). В тот же день, кажется, он мне предложил как-нибудь съездить в Лондон-таки, прогуляться осторожно и в масках, а то ведь “с ума можно сойти”. Я обрадовалась, так как и самой надоело ведь это все, да и легче, думала, будет ему преподнести новость о том, что мы с Мэри собрались на Гогена в эти выходные.
К несчастью, Борис Джонсон позавчера объявил “вторую волну”. Это не полный пиздец, братцы, это лишь означает, что “пока живут на свете дураки” — они устраивают “ковидные вечеринки”, но ведь музеи-то не закрылись, в компании менее шести человек собираться можно, а уж если маску надеть и дистанцию соблюдать… Ладно-ладно, чего там лукавить — есть всегда шанс заболеть, но он больший ли, чем от Дэвида заразиться, через его бессимптомных, возможно, детей, которые стали ходить в школы, или, например, в местном Марксе Спенсере, если какой-то воинствующий безмасочник поблизости кашлянет?
Сегодня утром я Гейбу сказала, что завтра встречусь в Лондоне с Мэри. Он, осерчав без промедлений, не разговаривает со мной целый день. А я весь день вспоминаю того персонажа из Eastenders, который жену убил. Domestic abuse. Оно, блин, имеет разные формы. От ковида не умрем, так уж наверняка от психического расстройства. Поеду я завтра в Лондон — никому лучше не сделаю, не поеду — так сделаю хуже себе. Catch-22.
S.O.S. Кто-нибудь...
Journal information