Начало всей саги
Среди любой партизанской группы непременно найдется хоть один пионер-герой. И средь нашей нашелся, призвал: “За мной, ребята!” И пошли мы за ним, правда что, как партизаны в бой. В худшем сравнении — словно “шайка людей” за Иваном Сусаниным. Колонной, в затылок друг другу дыша (кое-кто прерывисто, всхлипывая). Бесстрашней, наверное, было бы нам идти в шеренгу, плечом к плечу, держась за руки, а тут — тропа узкая: шаг в одну сторону — крапива, ветки кустарников жесткие хлещут по голым конечностям, шаг в другую — колючая проволока… Кто же знал-то из нас в первый день лагерной смены, что там, за этим высоким забором: вдруг владения Франкенштейна, а не дивизия советских ракетчиков, которые детворы не обидят? Вдруг повеяло холодом, наступила ночь. Справа — черная чаща, слева — черный забор, сверху — черное, черное небо. Как на грех, ни фонарика среди нас не нашлось на всю шоблу, ни спичек: пацаны некурящими оказались — прямо недоразумение какое-то, как таких только в лагерь пустили. Из чащи послышались уханья сов или других неведомых птиц, из травы — шипение змей, разумеется.
— Ох, влетит нам! — сказал кто-то глупенький. Те, кто умнее, подумали: “Не-а. Не влетит нам ни от кого. Мы в лесу заблудились, пропали без вести, нас никто никогда не найдет, не спасет, мы умрем от холода-голода”. Думать-думали, но шаг ускоряли — быстрее-быстрее, пока всей колонной не припустили галопом. Друг за другом, затылок в затылок, то отставая, но пытаясь догнать бегущего впереди, то падая под натиском сзади бегущего. Вера в голос ревела. Я хохотала, как демон. Неизвестно, кому из нас двух было страшнее в действительности.
Бежали всю ночь мы. Ни разу не остановились, чтобы всем замереть, да прислушаться: кричит ли нам кто-нибудь спасительное “Ау!” Или попробовать разглядеть мерцания с какой-нибудь стороны фонариков наших спасателей. Просто бежали и все. Бежали, плакали, хохотали, чтоб страх приглушить, падали, поднимались и продолжали бег — казалось, уже лишь навстречу гибели… как только сил хватило бежать целую ночь. Бежали-бежали... пока вдруг не очутились позади … нет, не домика Бабы-Яги, а целого здания — главного корпуса, где размещались библиотека, кружки, пионерская комната, кабинет начальницы лагеря. По территории разносились позывные пионерского горна: “Бери ложку, бери хлеб, собирайся за обед!” Возле своих павильонов отряды выстраивались для маршировки на ужин. Ну и мы быстренько к строю восьмого отряда примкнули, стараясь внимания к себе не привлекать: будто не вырвались только что из опасного леса, покрытые синяками, царапинами, с разорванными кое-у-кого рукавами, еще со слезами не высохшими, после того, как бежали-ревели всю ночь, а так — на минуточку всей компанией заскочили в сортир – и всего-то. Только вот... почему все на ужин-то строятся?.. По идее, должны бы на завтрак?
Неужели нас не было сутки?! И никто даже не спросит: где были-то? Все ведут себя так, будто ни один человек не заметил, что мы двадцать четыре часа пропадали. Не заметила нашей отлучки ни Нелли Иссаковна, ни вожатая Елизавета Владленовна, хотя обе предупреждали, что нам нельзя от своей территории отходить без их разрешения. Что ж, в первый день лагерной смены им и так дел по горло хватало наверное, да имен наших они еще толком не знали… Ну исчезли из их поля зрения октябрята — в общей сложности, штук шесть или восемь, так еще целых двадцать с лишним осталось ведь...
Хотя, может, все было иначе? Выйдя к опушке недалеко от сортира, мы не просто в лесу очутились, а в параллельной реальности, где целую ночь провели, а для тех, кто остался в лагере, прошло минут десять от силы.
(Фото почти в тему и опять-таки из семейного архива. И опять тут меня нету, а есть ю-ноу-ху с гармонью.)
Читать дальше
Journal information