frustratedКонверт пришел изрядно помятым — неудивительно: где только его ни перебрасывали, поди, в течение трех с половиной месяцев… С обратной стороны приклеен розовый бланк: “Возврат за невостребованием”, дата на нем 28 ноября. Как раз в ноябре бедная Люська болела ковидом, вероятно, ей было не до почты… На всякий случай уточняю по Вотсапу, приходило ли уведомление. “Нет, — говорит, — не приходило”, — теперь и она расстроенная, так ждала от меня эту маленькую посылочку, в ней ведь маска с единорогом. В любом случае, почтовики могли бы уведомление вторично послать, прежде чем бандероль возвращать отправителю.
Осталось лишь вскрыть конверт, чтобы переложить содержимое в новый: я, конечно, буду повторно пробовать. Правда, у шоколада и кофе уже срок хранения истек — не беда, куплю свежие, зато вряд ли попортился “единорог” — маску я упаковывала в отдельный герметичный пакетик.
Однако содержимое конверта ко мне не вернулось полностью: шоколад (две большие плитки чистого, не помню из какой-страны какао-бобов, купленные в M&S) почтовики, похоже, съели, а зернами кенийского кофе и маской с красивым единорогом побрезговали — подсуетились, оформили возврат. Знала бы, что почтовикам в городе Йо не хватает шоколада, отправила бы целых десять плиток и чай English Breakfast вместо кофе в невзрачной такой упаковке.
Должна сказать в поддержку г-на Путина, что за 21-летний период его правления это первый случай, когда почтовики спиздили содержимое моей посылки на родину. Так что слава г-ну Путину, хотя в этом поступке (весьма незначительном) так и забрезжил возврат “лихих 90-х”. Моя первая посылочка родителям, отправленная из Криклвудского почтового отделения Лондона 18 декабря 1992-го, не дошла вообще. Как раз об этом и вспомнила нынче, когда мне “частично вернули” маленький бандерольчик для Люськи. Специально искала в своих рукописных дневниках эту запись:
“Купили зубной пасты (в Poundstretcher), пару шоколадок (в Woolworths), plain brown paper (в W.H.Smith) для посылки.
Пришли домой и поругались. Из-за посылки. Я все аккуратно упаковала и написала на ней адрес его родителей. Компактный получился кулечек в коробке из-под утюга. Ни дать ни взять — small packet (если верить Славе, то за “смол пэкит” с нас много не должны взять).
Пришла я на почту с этим very смол пэкитом, взвесили — сожрали 17 фунтов”.
Магазины, которые я в той записи перечисляла, как и предметы, в них приобретенные, могут дать представление, что общая стоимость содержимого, не считая “коробки из под утюга”, в 1992 году составляла не более трех фунтов. Правда, я отчетливо помню, как упаковывала в ту же коробку еще большой флакон с шампунем, купленным, вероятно, еще загодя в том же Poundstretcher где-нибудь пенсов за тридцать. Ругались-то мы с Гейбом, вероятно, из-за того, что и три фунта для нас тогда были существенной суммой, и хоть роскошествовать мы и не могли совсем, мне так хотелось порадовать наших родителей: в конце-концов, у нас всего-то денег не было почти, а у них не было шампуня, зубной пасты, шоколада…
Из-за того, что с меня за пересыл содрали в пять раз больше стоимости содержимого, я тогда расстроилась, конечно, но об этом тоже в дневнике есть приписка: “... в конце-концов, в неделю я на одну посылку зарабатываю…” Гейб в ту пору не работал. А я свою недельную зарплату, значит, угрохала на шампунь и зубную пасту для родителей, да ничего они не получили, как выяснилось много позже — спиздили мою “коробку из под утюга” российские почтовики. Ну да кого винить-то в лихие 90-е, когда людям и жрать было нечего, и мылиться нечем, никому… от слова “совсем”.
Я очень надеюсь, что этого никогда не повторится. А “единорога” Люське, конечно, отправлю еще раз.
Journal information