nostalgic
ragazzi_di_oggi, всколыхнули детские воспоминания. Я тоже когда-то пела в хоре. Хористкой была также моя бабушка, и родители оба музыканты – папу я не очень хорошо помню, он всё по гастролям да по гастролям, а маму помню хорошо – она меня всегда таскала за собой в районные дома культуры, где давали концерты её кружка художественной самодеятельности. Так что гены у меня – ой лю-ли! Ну, и образование со средой поспособствовали - я ж с семи лет в музыкальной школе училась.
И не только в хоре. Я пела также дуэтами. Лучше всех с мамой, хуже всех – с Верой – у нее почему-то и музыкальный слух, и картавость отсутствовали напрочь, поэтому в домашних концертах ей отводилась роль ведущей.
А еще я в четвертом классе пела дуэтом с одноклассницей Андрамоновой. Она тогда только из детского санатория вернулась, где выучила много сценок и песен, и на концерте нашего Четвёртого "Е" перед родительским собранием с ее участием был каждый второй номер. Родителям больше всего нравилось, когда одноклассница Андрамонова имитировала диалог Авдотьи Никитичны с Вероникой Маврикиевной в лицах, известный всем родителям по Голубым Огонькам пре-эпохи Аллы Пугачевой.
Стоит ли говорить, кому достался приз за лучший номер... Захотелось и мне кусочка ее, одноклассницы Андрамоновой славы. Предложила я ей себя в роли Маврикиевны – ну та, вроде, поинтеллигентнее была старушка. Да и облизывалась одноклассница Андрамонова точь-в-точь как Авдотья. И мы с ней выучили сценку с последнего новогоднего Огонька. Диалог заканчивался песней "Виновата ли я", душевно исполняемой Авдотьей Никитичной и Маврикиевной на два голоса.
Одноклассница Андрамонова стала участницей наших домашних концертов. Родственники и друзья родителей только животы надрывали каждый раз, когда она очередной раз облизывалась, выпучив челюсть и взирала на меня поверх сдвинутых на курносый нос бабушкиных очков: "Маврыкина, а? Маврыкина!"
Мама моя, получавшая скромное жалование солидном государственном учреждении типа Отдела Статистической Бесхалатности какого-то НИИ, или даже Районного Комитета по Бездорожью, организовывала там праздничные концерты, в которых принимали участие все особо талантливые сотрудники. Менее талантливые были зрителями. Им и обещан был как-то в честь международного дня солидарности "вот-такой номер", подробности умалчивались, и пригласила нас с Андрамоновой принять участие в этом концерте. Мы долго репетировали.
Концерт в учереждении – это вам не перед родственниками за столом выступать. Там солидные дяди и тёти средь публики – бухгалтеры! Начальники Отделов! Когда мы вышли на сцену, у одноклассницы Андрамоновой дрожали руки и голос, а я скрестила ножки.
"Маврыкина, а? Маврыкина!" - начала Андрамонова. У бухгалтеров затуманились стекла очков. Начальники отделов прыснули в кулаки. Голос Андрамоновой обрел уверенность, но руки продолжали трястись. А я так и сидела со скрещенными ножками в гольфиках и парадных белых босоножках. Мы обе боялись запеть, хоть к концу диалога вся публика была уже хорошо подогретая Андрамоновскими облизываниями. Уйти со сцены не спев, мы не могли – такой уж был номер, и страхе выпучив друг на друга глаза мы затянули сначала в унисон:
"Виновата ли я, виновата ли я,
виновата ли я, что люблю-уууу..."
Дальше пение должно было переходить на два голоса – у Андрамоновой было сопрано, у меня альт. Андрамонова облизнула сухие губы и дрогнувшим голосом продолжила всё в тот же унисон, но уже альтом. МОИМ альтом!
"Виновата ли я, что мой голос дрожал,
когда пела я песню ему-ууу..."
Я расцепила коленки и пнула одной из них Андрамонову, бешено вращая белками глаз. Андрамонова перестала петь и зашипела на меня громко: "Чо-ооо???" "Пой своим голосом, дура!" - прошипела я ей в ответ. Бухгалтеры сняли очки, размазывая по щекам потёкшую с глаз тушь для ресниц. Начальники Отделов сдержали стон. Андрамонова собралась духом. Я прибавила громкости на всякий случай, мы продолжили в одной партии, как положено:
"Виновата во всём, виновата кругом,
еще смела себя оправда-аать!"
В этом месте мы снова должны были переходить на два голоса, я округлила глаза посильнее, вцепившись взглядом в Авдотью Никитичну. Бедная Андрамонова не выдержала напора и перешла на бас, который ни в какое двоеголосие не укладывался:
"Ах зачем же зачем в эту лунную но..."
Завершить фразу Андрамоновой не удалось, потому что я зажала ей рот обеими руками и допела одна, сама же сбившись на безнадежную фальш:
"Позволяла себя целова-аааааааааааа-ть..."
Зал лежал.
Journal information